Чем живёт обитель страданий? (заметки об аккерманской психбольнице)

Печать страданий и порока на Белгород-Днестровскую психиатрическую лечебницу была наложена ещё на заре прошлого века. В те времена тут, по улице Шабской, находилась городская тюрьма Аккермана.

Острог не пустовал, особенно во времена румынской оккупации. Сюда заключали не только воришек, разбойников и мошенников. Во мрачных стенах казематов томились и так называемые «политические» — оставшиеся в городе после революции большевики-подпольщики, недовольные правящим режимом боярской Румынии и случайно попавшие под сию гребёнку граждане.

Мой дед по линии матери угодил за решётку лишь за то, что согласился перевезти по нужному адресу две пачки листовок с призывами бороться с оккупантами. В тюрьме он провёл несколько месяцев, но потерял работу на железнодорожной станции. Происшедшее настолько потрясло его, что дед на нервной почве заболел и вскорости умер, оставив бабушку с шестью детьми…

В середине тридцатых годов прошлого столетия тюрьму навещал румынский король Михай, что для провинциального Аккермана, разумеется, было событием века.

***

 После войны кому-то из руководящей номенклатуры советской власти пришло в голову на месте тюрьмы устроить психбольницу областного подчинения. Тогда  ведь морально-эстетическими воззрениями особо голову себе не забивали: церкви перестраивали под склады и спортзалы, господские усадьбы – под коммунальные квартиры, уникальные сады и виноградники – под строительство одноликих, безвкусных коробок-многоэтажек .

В конце пятидесятых 20 века тут свои последние дни провёл некий врач Антонов. Он умирал от невероятной на то время болезни – наркомании. Антонов во время Великой Отечественной войны был тяжело ранен и некоторое время его поддерживали единственным обезболивающим – морфием. Уже после Победы в 1945г., работая в горбольнице, он так и не смог избавиться от страсти к морфию. Когда же порок врача стал очевидным для всех, Антонова уволили с работы. Его поддержал начинающий врач-психиатр Борис Эпштейн. Антонова положили на излечение, но недуг уже не отпускал наркомана до самой его кончины. Чрез год Антонова не стало. Однако врач оставил после себя записки в тоненькой школьной тетради. Здесь, ярко и подробно, он описал состояние наркомана, его ощущения во время абстиненции, желания и размышления.  Борис Эпштейн, ставший впоследствии главврачом психбольницы,  сохранил тетрадку с исповедью врача-наркомана, как наглядное пособие для практикующихся тут будущих психиатров.

В середине 1980 гг., когда тема наркомании стала открытой для советских СМИ, я побывал у Эпштейна, и он, уже собираясь выехать за рубеж, передал тетрадь мне. По записям Антонова я написал рассказ «Врач Антонов», который и по сей день пылится в моих беспорядочных архивах…

***

Как бы то ни было, но в советское время психбольница хорошо снабжалась продовольствием, медикаментами, вещевым и бельевым инвентарём.

  Если мне не изменяет память, в разные годы в психбольнице на лечении находились от 200 до 450 пациентов. Конечно, нельзя сказать, что страждущие пребывали в изобилии, изнуряясь от чрезмерной добродетельности обслуживающего персонала. Кладовщики, заведующие отделениями, повара и прочий люд, как оно было и есть в пределах державы, потихоньку тянули с больницы, кто что мог. И по сей день, гуляя по району, именуемому Магала, в котором находится психбольница, нет-нет да и натолкнёшься в хозяйских дворах на сохнущие после стирки простыни с характерными штампами лечебницы, проветривающиеся одеяла и прочий инвентарь.

Работать в психбольнице считалось престижным – хороший отпуск, питание, доплата за дополнительные дежурства. Народ, конечно, баловал. Санитары прямо в белых халатах нередко заглядывали на так называемые «точки» — частные места розлива вина и самогона. Позже, допившись до ручки, многие переходили в специальное отделение для излечения от зелёного змия. Кто поумнее, за годы размеренной жизни и домик себе построил, и дачу, и детишкам подсобил «стать на ноги». Судите сами. Ведь нет ничего удобнее, чем использовать за символическую плату в пару пачек сигарет или тарелку борща труд пациента дурдома. Люди-то тут специфические, больные психикой, но, по большей части здоровые физически. В прошлом – и строители, и автослесари, и электрики. Руки-то помнят ремесло!

Всё это, граждане было, да и есть. Правда, уже совершенно в иных масштабах.

***

Годы независимости от тоталитарного «застоя» принесли в медицинские учреждения коренные перемены. Больницы обнищали, пациенты приходят на лечение с узлами из личного постельного белья и своей одеждой вместо «тоталитарной» пижамы, с торбами лекарств и еды. Тут остались лишь руки, которые лечат, и, разумеется, ничего не берут. Ну, разве что иногда. Как знак благодарности. Потому что тоже люди и у всех семьи. Потому что зарплаты мизерные, а все «хотят жить». Потому что задолбало…

В психушке по улице Шабской особый удар пришёлся на больных. Здесь находятся люди по большей части без родных или таковых, что отказались от ненормальных своих родственников. Эти пациенты перед суровой действительностью беззащитны, как дети. Их обманывают в близлежащих магазинах на сдаче, да и те же санитары, подрядясь купить продукты в магазине лежачим больным, чего уж, там, не церемонятся с наличностью пациента. Сами же и рассказывали, будучи навеселе. Я не говорю обо всех без исключения. Есть порядочные, добрые люди.

Больные, как один, худощавые, бледные и вечно голодные. Как-то, уже глубокой осенью, я шёл из магазина, что рядом со школой №3. Увиденное в переулке,  меня, честно говоря, потрясло. В кустах на корточках сидел мужичок лет пятидесяти, явно клиент психбольницы, в ободранной одежонке. Он жадно рвал почти беззубым ртом какую-то сосиску, откусывая от батона белого хлеба. Он никого не замечал и лишь иногда по-братски отщипывал от своей еды бродячему псу, который аккуратно брал у него куски с руки. Он делился с таким же, как сам — никому не нужному то ли бродяге, то ли узнику обстоятельств…

Но! Но во время предвыборной кампании кого только не было в больнице! Думаете,  кандидаты ходили по палатам и раздавали дары страждущим? Окститесь, право же. Наши надежды и чаяния приходили сюда заручиться поддержкой персонала себя несравненного на выборах. Ну, ясно, что перед взором собравшихся работников мысленно протекали реки изобилия и беззаботной, весёлой жизни. Главное, «птицу» в нужном месте поставить. А потом… Потом, ну, сами понимаете: «нема коштів», «злочинна влада», «попередныки»  и всё такое… Этот сериал повторяется почти четверть века. Сколько сотен тысяч беспомощных больных за это время тихо ушли из жизни? Когда у нас традиционно и пылко говорят о геноциде народа, я мыслю именно таким образом…

***

 За последние 15-20 лет ко мне неоднократно обращались  люди с душераздирающими рассказами о том, что происходит в нашей психбольнице. Люди разные: одни – родственники больных, другие – сами бывшие пациенты дурдома, третьи – из обиженных, то есть тех, кого уволили из больницы по каким-то соображениям. Порой, от услышанного кровь стыла в жилах. Первоначально, я наивно загорался темой. Но… Но после меня очень даже отрезвляли таким доводом: «Ну, хорошо – напишете вы о том, как тут у нас плохо, и что? Кто сказал? Больной человек? А мы в суд подадим.  Ведь показания душевнобольного даже бывшего (ибо бывших психов не бывает) в суде не рассматриваются. И останетесь вы с кучей гембеля. Оно вам надо?».

С месяц назад по телеканалу Интер прошёл репортаж о бедственном положении младшего состава психбольницы. Мол, не доплачивают им оздоровительные, нет индексации зарплат и прочее. Санитары, нянечки, медсёстры возмущались, ловко ссылаясь на то, что тут есть больные туберкулёзом, СПИДом, что пациенты страдают. Интересно, а если бы им таки выплатили-доплатили требуемое – они вышли бы на митинг? Вот честно скажите, ребята в белых штанах и халатах: вы бы стали страйковать на предмет  бедственного положения обитателей «гнезда кукушки»? То-то и оно…

Я уже не говорю о нашем «доблестном» минздраве, который в народе именуют не иначе, как минУгроб. О нашей власти и высоких чинах, которые лечат свои телеса исключительно в зарубежных клиниках. Ибо сытый голодного вряд ли когда поймёт.

***

Я не знаю, на какой ноте закончить этот материал. Смутно впереди, безрадостно сегодня, да и чего ожидать завтра….

Владимир Воротнюк,

Белгород-Днестровский.