Словесность Аккермана: как слышится, так и пишется!

Когда говорят, что одесский говор – уникальный и неповторимый, свойственный только этому весёлому, сумасбродному, портовому городу, я соглашаюсь лишь отчасти.

Пусть коренные одесситы не обижаются, но подобное наречие прослеживалось почти по всем городам Южной Бессарабии. Как и на примере Одессы, своеобразные лексические обороты типа «Люся, не делай мине нервы», образовались не потому, что народ был безграмотен (в других ведь частях империи случались люди и «потемнее»), а в силу того, что в южной части державы почти одномоментно сошлись представители многих национальностей.

У каждого свой, родной язык, а общий – русский, которым владели не все искусно. Этот язык был связующим между украинцами, русскими, греками, евреями, молдаванами, болгарами, поляками, немцами, армянами и прочими нациями.

Но каждый из вышеперечисленных народностей добавлял в свою речь словечко или оборот из родного наречия. В результате, имеем головокружительный, сочный и яркий южный диалект. В то же время, надо признать, что сей диалект всё же более выпукло, что ли, наблюдался в Одесском регионе.

К сожалению, современность такова, что «тот самый» говор почти выветрился из употребления за последние лет 50. В силу ассимиляции, стремительного размывания привычного, прежнего быта и способов общения коренного населения иными народами и, конечно, вследствие мощной урбанизации последнего полувека. Так считаю я, что, разумеется, не является истиной в последней инстанции…

1. От тёти Сони хабаль уходил…

Но я хорошо помню наших стариков и то, как некоторые из них говорили! Некоторые обороты речи и слова донеслись и до наших тревожных времён.

Лет пятьдесят назад. Старый, общий двор дома на 6 квартир. Окраина города. Утро. У бельевой верёвки разговаривают наши соседки – тётя Муся и тётя Женя.
— Муся, а что я тебе скажу!..
— Что?
— А то, что от нашей Сони в пять утра выскочил какой-то хабаль — мущщина с очками и туфлями в лак.
— Оёй… Симпатичный? Старый?
— Та не – бахур и, аж светится от худобы.

Что мы имеем? Мы имеем новость о том, что у тёти Сони, кстати, вдовой женщины, заночевал любовник (хабаль), который оказался молодым повесой (бахур), ну, и так далее.

***

И если мы коснулись «человеческого» фактора, то добавлю ещё некоторые понятия, которые характеризовали определённые качества гомо сапиенс устами наших земляков тех лет.

Луципер – так называли отчаянного, безбашеного, лукавого, человека. Скорее всего, от имени беса – Луцифера.

Шибенник, урвитель – шкодливый, балованный мальчик.

Халамидник – разгильдяй, оборванец, неряха. Использовалось и в Одессе в этом же смысле.

Анчута не нашего бога. Анчута – скорее всего разновидность чёрта, ещё одно его название. Когда говорили «анчута не нашего бога», то видимо, подразумевали некоего типа, иноверца, пройдоху и разгильдяя. Довольно старое выражение.

Мишигиле гой. Тут некая тайна, как и во многих местных диалектизмах. Найти исходное для истолкования не удалось. Известно, что «гойями» — наши старые, добрые евреи называли людей не иудейской веры. В основном, это касалось славян почему-то. Подразумевался человек не совсем приличный, глуповатый.

Бавло. Когда я, малый пацан, нагулявшись вволю, прибегал домой и жадно набрасывался на еду, бабушка с укоризной качала головой: «Ой, Вова, шо ж ты, як той бавло — ковтаеш кусками?». Повзрослев, я узнал, что в районе Магалы Аккермана жил здоровый такой сапожник, то ли по кличке, то ли по фамилии Бавло. Говорили, что он на спор запросто съедал в обхват миску вареников и с полведра борща за один раз. Оттуда и пошло…

Чучмек. Так часто называли и лицо восточной национальности, и того, кто плохо соображал, как поступить в элементарной ситуации.

Магар. От румынского ишак, осёл. Глупый, вздорный человек.

Казённый человек. Так называли прежде госслужащего.

2. Почём ваша кракадуша?

Несмотря на то, что я, как и почти все мои земляки-горожане, общаюсь на русском суржике, я никогда не позволю себе вещи, которые для меня – некая святость. Или каприз. Может показаться смешным, но я на базаре не скажу «Дайте мне кило лука, одну свеклу и четверть тыквы». Просто язык не повернётся. А вот: «Дайте-ка кило цыбули, бурячок и четвертушку кабака» — это для меня так же естественно, как для часового «Стой! Кто идёт?». Ну, так уж во мне заложено…

Так вот, касательно «продуктовой» группы и не только.

Франзоля – продолговатая булка из муки высшего сорта. Напоминает современный багет. Произошло от названия французской булки. Моя бабушка франзолей называла батон белого хлеба.

Гута – так у нас и сейчас иногда называют айву.

Кракадуша – сорт мелкой, сочной, мягкой сливы. Общепринято её называют алычой. Неприхотливое растение, редко поддающееся ядовитым насекомым и прочим болячкам.

Угорка – сорт продолговатой, тёмно-синей сливы. Особенно хороша для приготовления варенья.

Жарделя – задичавший абрикос. Лист дерева несколько короче, плоды жардели значительно меньше, вкус несколько пресноват в сравнении с классическим абрикосом. Жарделя произрастала в Белом городе повсеместно. Сейчас она, как и абрикос, почти исчезли вследствие эпидемии на косточковые в последние лет пять-шесть. Кстати. Повидло из жардели гораздо вкуснее и плотнее, чем из абрикоса.

Квасок – щавель.

Гогушки – ядра семян подсолнечника.

Штапель – вино, изготовленное из уже переработанного винограда (жома) с добавлением воды и сахара.

Мурзак, жебрак, пескурь, цыган – разновидности лиманского бычка в зависимости от мест его обитания.

Терпушок – мелкая рыбка серого цвета. Полупроходная. Добывается в большом количестве на границе моря и лимана и в его каналах. Особенно, по весне. Местные люди готовят из терпушка котлеты и битки. Официальное название — акирина.

Соус – так у нас почему-то назвали блюдо, основа которого — варённый картофель, тушённый в казанке с цыбулей (луком), морковью, укропом, помидорами и кусочками свиного мяса.

***

Кущир – многолетние водоросли. Растут плантациями по всей акватории лимана. Проходя сквозь кущир, можно получить незначительный ожог кожи. Своего рода лиманская крапива. В «окошках» кущира хорошо берут таранька, плотва, мелкий карась.

Карган – в наших местах – своего рода база рыбаков-промысловиков. На каргане раньше в полуподвальном помещении держали лёд, для сохранения рыбы. Кроме того, было строение для отдыха, хранения сетей и других рыбацких снастей.

Кракан – зелёная лягушка, обитающая в водах лимана, в ериках и болотах плавней. Раньше некоторые особи краканов достигали размера маленького кролика.

Горышняк – северо-западный ветер.

3. Уберите свои пэйсы!

На городском базаре. Рыбный ряд. Женщина с подозрением осматривает караси на прилавке. Наклоняется, брезгливо нюхает рыбу. Всё это нервирует дородную торговку.
— Женщина! Уберите свои пэйсы от карасей! – кричит она. — Шо вы там нюхаете? Это не духи.

Пэйсы – чисто еврейское словечко, означающее прядь волос.
Несколько слов из быта аккерманцев.

Бэбэхи – вещи, пожитки. Употреблялось в насмешливо-скандальном контексте.

Гармидер – беспорядок, бардак в доме, квартире. Польское происхождение.

Лантухи – особого вида большие мешки, иногда рядно с удлинёнными краями.

Кобыця – небольшая и простейшая печь во дворе.

Поднять хай – возопить! Выразить активное недовольство чем-либо.

Геволт – неразбериха, шум.

«Она его понравила» — так говорили, когда девушке пришёлся по душе некий молодой человек.

«Не вари воду!» — то же, что и не морочить голову, не надоедать.

«Здрасьте, кум Терентий, с голубыми крашенками!» — выражение, употребляемое, когда ведущего разговор, озадачивали глупым вопросом или репликой.

«Чтоб ты всю жизнь строился!» — шутливое проклятие. Когда после войны аккерманцам выделяли участки под строительство домов в черте города, для простого человека это было связано с проблемами. Частные дома строились долго, годами. Денег на всё катастрофически не хватало и строительство жилья, как правило, превращалось в долгострой.

***

Я лишь обозначил малую часть тех слов и оборотов, что раньше употребляли в общении наши дальние земляки. Кое-что дошло и до наших дней.

Ну, и напоследок такая картинка. Жаркое лето 1984-го года. Одесса. Железнодорожный вокзал. Столпотворение потных, раздражённых жарой человеческих тел. К перрону подходит состав «Москва-Одесса». Из вагонов выходят расслабленные духотой, помятые и взопревшие пассажиры.

Рядом со мною пара пожилых одесситов – муж и жена. Женщина кому-то уже приветливо машет рукой, говорит: «Ну, от и приехали наши. Будут на морэ ходить. Пэрсики кушать».

Мужчина мрачно всматривается в толпу прибывших и вполголоса изрекает: «Ну, да, ну, да – кому морэ, а кому — горэ». Меня чуть не разорвало от смеха.

Я живо представил ораву розово-бледных родичей из Киева или Москвы – с ревущими детьми, чемоданами, рюкзаками. Чтобы каждый день – морэ, загар, гивеч, пэрсики, домашнее вино, раки, дизентерия и всё это – сразу и много. Азохен вей – какое горэ!

Владимир Воротнюк